ТОТ, КТО СПОРИЛ Повесть о Леониде Исаеве Марк Поповский

Каждый раз, когда я подъезжаю к Бухаре, мне кажется, что жизнь начинается снова.
Я считаю Бухару своей второй родиной. Здесь я родился как исследователь и борец.

Проф. Л.М. Исаев - жене. 7.Х1.1959 года

Впервые он появился в Бухаре в конце жаркого августа 1922 года. В сильно обезлюдевшем за годы войн и революций городе на него сразу обратили внимание. Среднего роста, сухопарый, в белом тропическом шлеме. Рубашка с туго закатанными рукавами, бинокль и полевая сумка на ремнях делали его похожим на британца из колоний. И ходил он, как британец, легко, невозмутимо. Особенно привлекал внимание прохожих пробковый шлем, обвитый противомоскитной сеткой. С тех пор, как два года назад был свергнут последний эмир и бывший эмират превратился в Бухарскую Народную Республику, господа в таких шлемах не появлялись на улицах города. Инглез? Ференг? Стоило, однако, перевести взгляд на ноги иноземца, и сразу становилось ясно: владелец бинокля и полевой сумки не из породы господ. Эти порыжевшие солдатские обмотки и давно не чищенные башмаки явно не принадлежали англичанину или французу. Рус? Но что он делает в Бухаре?

Русский вел себя странно. Вокруг него кипели знаменитые бухарские базары; на городских перекрестках, где каменные купола скрывают в своем темном чреве десятки лавок и лавчонок, возбужденно торговались покупатели и продавцы. Иноземец ничего не продавал и не покупал. Он не обращал внимания на великолепный черно-белый хан-атлас *, на россыпь золотошвейных тюбетеек, на чеканную медную посуду. Просто стоял у Ляби-хауза и глядел в густо-зеленую глубину пруда. Потом спустился по тесаным каменным ступенькам вниз, присел на корточки, зачерпнул пригоршней воду. Но пить не стал, а только рассматривал бегущие между пальцев струйки. Покончив с водой, занялся аистами. Эти любимцы Бухары безбоязненно раскидали свои хворостяные гнезда на куполах мечетей и на мощных кронах трехсотлетних шелковиц. Сейчас, в конце августа, аисты готовились в путь, в далекую Индию. Будто прощаясь с городом, они задумчиво стояли над крышами Бухары. Блаженно улыбаясь, приезжий помахал им рукой. Знал ли он, что впервые увидеть стоящего аиста - к счастью? Вряд ли. Просто его опьяняло великолепие восточного города.

* Шелковая материя, из которой в Средней Азии шьют преимущественно женскую одежду.

Острые на язык торговцы из мануфактурных рядов быстро распознали в иноземце пустого человека. “У этого бездельника нет ни теньги за душой”, - согласились с ними завсегдатаи чайханы на берегу Ляби-хауза. Человек в шлеме оправдал их самые худшие предположения: он не заказал зеленый чай в чайхане, не попробовал душистый плов, который готовился тут же на глазах покупателей. Взял самую дешевую лепешку, сунул ее в сумку и отправился бродить по городу. Его видели потом у всех одиннадцати ворот Бухары, возле древних глиняных стен города, около мастерских кузнецов, гребеночников и чеканщиков. Он нигде не торговался, не бранился, не покупал, а только смотрел и смотрел, высоко задирая свой шлем перед порталами изукрашенных мечетей и медресе.

Вскоре после полудня странный человек вошел в двухэтажное кирпичное здание за железной решеткой. Домов европейской постройки по всей Бухаре было всего три. Половину одного из них занимала почта, но иноземец направился в другую половину, где над крыльцом свисало выгоревшее алое полотнище. С недавних пор тут разместилось Постоянное представительство РСФСР в Бухарской республике. Зачем приезжий ходил в постпредство и что увидел за порогом этого учреждения, рассказывают разное. Но все сходятся на том, что уже в дверях ему пришлось переступить через тело тяжело больного красноармейца. Бросив винтовку, почти без сознания, парень трясся в тропической лихорадке. В прихожей не оказалось швейцара, в приемной - секретаря. Лишь миновав несколько пустых кабинетов, приезжий разыскал самого постпреда. Фонштейн сидел за письменным столом и, подавляя лихорадочную дрожь, пытался что-то писать. Желтая, как пергамент, кожа, отеки под глазами, воспаленный мученический взгляд свидетельствовали о том, что представитель великой державы не избежал общей участи - его трепала малярия.

- Доктор Исаев из Москвы, - представился приезжий. - Меня направил к вам профессор Марциновский из Института тропических болезней. Вот мой мандат...

- Врач? Из Москвы? - Фонштейн с усилием старался что-то припомнить. - Но нам не нужен врач. Нужен хинин, слышите, только хинин! Без хинина врачам здесь нечего делать...

Короткая вспышка истощила силы постпреда. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Почти в полуобмороке прошептал:

- Простите, пожалуйста... Нерпы... У меня с утра температура тридцать девять... К вечеру перевалит за сорок... Хинин кончился...

На месяц раньше, шестнадцатого июля, в Москву пришла необычного содержания телеграмма из Бухары. Сотрудники Восточного отдела Наркоминдела РСФСР ждали важных вестей с Туркестанского фронта. Но постпред Фонштейн не сообщил на этот раз ничего нового о налетах басмачей, не потребовал, как обычно, оружия и боеприпасов. Революционер-профессионал, никогда не раскисающий, Игорь Романович Фонштейн доносил:

Положение представительства отчаянное зпт поголовно все больны малярией тяжелой форме тчк те кому угрожала смерть отправлены за пределы Бухары тчк остальные день работают два-три лежат тчк ни за одного работника нельзя ручаться зпт что он завтра явится на работу тчк для города Старая Бухара даже в мирное время нужен двойной штат зпт причем необходимо рассчитывать зпт что [дипломатический] сотрудник здесь не продержится более трех месяцев... *

* Цитирую по рукописи Л.М. Исаева “Малярия в Бухаре”. 1928 г. (подлинник).

В Москве созвали срочное совещание. Пригласили военных и ученых-медиков. Среди приглашенных был и директор Тропического института профессор Марциновский. От этого крупнейшего знатока тропических болезней дипломаты ждали главных рекомендаций. Положение было действительно трагическое. Кроме телеграммы Фонштейна, на столе председательствующего лежало перехваченное письмо руководителя басмачей. “Мы отступаем, - писал Энвер-паша своим друзьям в Берлин, - но, отступая, побеждаем. За нас бьет врага малярия”. То была чистая правда. Незадолго перед тем председатель Совета назиров (наркомов) Бухарской республики Файзулла Ходжаев сообщил в Москву, что малярия скосила почти весь состав его правительства, многих работников ЦК партии, руководителей армии и хозяйства. Хинина мало, его почти нет.

До нас не дошел протокол заседания в Наркоминделе. Известно лишь, что профессор Марциновский произнес тогда фразу, которую запомнили многие: “В таком городе, как Бухара, хинин не решает всей малярийной проблемы. Действовать надо иначе”. Через несколько дней тридцатишестилетний ассистент Московского тропического института Леонид Исаев погрузил в теплушку свой скромный багаж и отправился в Среднюю Азию. В его мандате, который три недели спустя он предъявил постпреду Фонштейну, значилось, что он командируется в Бухару в качестве “консультанта Бухарской группы войск для изучения малярийной эпидемии и руководства в противомалярийной борьбе”.

Доктор Исаев не привез хинина. Малярия прокатилась по всей России, и лекарство против нее стало в Москве такой же драгоценностью, как в Бухаре. Может быть, постпред прав и без хинина врачу в Бухаре действительно нечего делать? Как и Марциновский, Исаев думал иначе. Он вез идеи, которые обернулись в конце концов оздоровлением края. Но, отправляясь в дорогу, он знал, что идеи его примут даже не все врачи, не говоря уже об администраторах. Идеи эти предстояло отстаивать, за них предстояло бороться. Доктор Исаев ехал бороться и спорить.

Шериф-и-Бохара, благородная, стародавняя Бухара, так восхитившая врача при первой встрече, переживала в то лето не меньшую трагедию, чем семьсот лет назад, когда войска Тимура штурмовали ее стены. Теперь из-за стен, с ближних болот каждый вечер на горожан неслась лавина малярийных комаров. Жизнь города была почти парализована. Закрывались лавки, мастерские, пустовали государственные учреждения. Болезнь губила без разбора мужчин и женщин, детей и стариков, приезжих и коренных бухарцев. Жители многих кварталов остались без воды: болели машкобы, обычно разносившие по дворам в своих кожаных турсуках воду из городских хаузов. На ближней станции Каган надрывно кричали паровозы: пятьдесят тысяч служащих Среднеазиатской железной дороги тряслись в лихорадке, некому было встречать и провожать поезда.

Исаев сделал попытку выяснить, сколько больных в армии. Он отправился в госпитали и санчасти и пришел в ужас. Даже Энвер-паша, собравший под зеленое знамя пророка всех врагов революции, очевидно, не представлял до конца, какого победоносного союзника приобрели басмачи в лице малярии. В июле 1922 года, когда в Москве читали его перехваченное письмо, в госпиталях Бухары лежала почти треть красных войск. За недостатком хинина Военно-санитарное ведомство рекомендовало лечить малярийных больных метиленовой синькой, мышьяком, йодом и даже рвотным камнем. Впрочем, авторы официального приказа тут же откровенно комментировали свои рецепты: “Результаты получаются сомнительные”. Один из полков, прибывший из России для поддержки бухарской армии, малярия, или, как ее здесь называли, киздырма, разгромила наголову раньше, чем бойцы успели почуять запах пороха. Уже через месяц после прибытия полк сдал в госпиталь половину своего состава. В следующие недели заболело еще сорок процентов. Вскоре полк получил пополнение, но и оно, не дойдя до поля боя, полегло... в лазареты. Два месяца спустя на ногах осталось всего 53 человека - меньше десяти процентов прибывших. В декабре, когда полк уезжал из Бухары, оказалось, что от малярии он потерял 360 человек, а в боях - четверых.

Первый научный съезд врачей Туркестана (он состоялся в том же 1922 году) без обиняков заявил в своей резолюции: “...Малярию следует признать народным бедствием такого грозного значения и масштаба, как голод и сыпной тиф, опустошившие Россию за последние годы” *.

* Труды Первого научного съезда врачей Туркестанской республики. Ташкент, 23 - 28 октября 1922 г.

Доктор Исаев поселился в постпредстве, но сотрудники почти не видели его дома. Он уходил на рассвете и добирался до своей койки глубокой ночью. Целыми днями ходил он из казармы в казарму, из школы в госпиталь, а оттуда перекочевывал в Арк - величественную крепость посреди города, где прежде находилась резиденция эмира, а ныне заседало правительство Бухарской республики. Он брал кровь у школьников и солдат, наркомов (назиров) и медиков ближнего госпиталя. Всего только капля крови нужна была ему, чтобы, нанеся ее на стеклышко, определить, в каком состоянии находится обследуемый, есть ли в его теле возбудитель болезни и какие неприятности можно ожидать от незримого убийцы в будущем. Исаев не только сам обследовал больных, но вовлек в работу группу местных врачей и одного студента. Сомнительно, чтобы за свой труд они получали от него какое, бы то ни было вознаграждение. Скорее всего, он разыскал в помощь таких же энтузиастов, как сам.

К осени, пересмотрев под микроскопом много тысяч стеклышек, группа Исаева установила, что малярией в Бухарском валайете (округе) заражено от 88 до 100 процентов населения. Умирает, как правило, три-четыре, а порой и до девятнадцати процентов больных. Тридцать - сорок процентов остаются носителями заразного начала и таким образом гарантируют повторение эпидемии в следующем году. Чтобы дознаться, откуда взялась эпидемия малярии 1922 года, сумасшедший доктор, который только по чистой случайности сам не свалился от укуса малярийного комара, облазил все болота вокруг Бухары, благо для этого не надо было далеко ходить: заросшие камышом болота подступали к самым стенам города. И тем не менее исаевский энтузиазм даже в постпредстве долгое время вызывал лишь иронические улыбки. Чего можно добиться подсчетами, когда лихорадка валит людей направо и налево? Чудак! Считает убытки, стоя среди пожарища, и твердит, что дело не в хинине, а в болотах. Это и без него каждый ребенок знает: комары пьют кровь больных и передают возбудителя малярии здоровым людям. Общеизвестно и то, что комар плодится в болоте. Вокруг города не менее четырех квадратных верст стоячей воды, где между маем и сентябрем чуть ли не каждый дюйм нафарширован малярийными личинками... Убивать комаров? Не полезнее ли заняться пересчетом песчинок в Кызылкумах?

Исаева не понимали не только далекие от медицины дипломатические работники, но даже медики бухарского гарнизона. Когда один военный врач, наслушавшись разговоров московского коллеги, попробовал заявить в своем санитарном управлении, что надо бороться с комарами, а не сидеть над канцелярским учетом хинина, “еретика” подвергли двухнедельному аресту. Осушение болот, борьба с комаром всем представлялось делом абсолютно несбыточным. Против “завиральных идей” доктора Исаева высказался даже научный съезд туркестанских врачей.

“Борьба с самым грозным общественным бедствием - малярией может быть проведена в жизнь лишь в государственном масштабе, ибо лишь при затрате громадных средств может вестись рациональная борьба с комарами (дренаж почвы и т. д.)”, - заявили делегаты съезда в своей резолюции. Считая, что у разоренной войнами страны на сегодня таких средств нет, съезд отнес борьбу с переносчиками болезни на далекое будущее. “Пока же, - постановили врачи, - необходимо озаботиться по крайней мере немедленным снабжением лечебных пунктов на местах достаточным количеством хинина...” *.

* Труды Первого научного съезда врачей Туркестанской республики. Ташкент, 23 - 28 октября 1922 г.

Круг замыкался: участники съезда отлично знали, что государство, которое по своей бедности не имеет средств на осушительные работы, тем более не имеет валюты на покупку достаточного количества импортного хинина. Дойдя до этого умозаключения, оставалось только беспомощно опустить руки, что туркестанские медики и делали. И только в Бухаре раздавался одинокий, но упорный голос, требовавший немедленных действий. Но каких?

Передо мной напечатанный на пишущей машинке отчет доктора Исаева об эпидемии 1922 года. И шрифт и пожелтевшая, с обломанными краями бумага свидетельствуют о давности документа. Леонид Михайлович составил его в феврале 1923 года. Деловито изложив трагические события минувшего года, врач закончил свой труд серьезным предупреждением: эпидемия малярии не последняя в Бухаре. Обстоятельства, которые привели к вспышке малярии, не ликвидированы, а, наоборот, усилились. В ряде районов басмачи разрушили водное хозяйство республики. Таким образом, комары получат в новом году прекрасные места для выплода личинок. Да и число носителей болезни среди людей после прошлогодней эпидемии значительно увеличилось. “Необходимо готовиться к противомалярийной кампании 1923 года, и готовиться с учетом всех эпидемиологических особенностей, выясненных во время минувшей эпидемии”, - призывает Исаев *.

* Отчет об эпидемии 1922 г.

К кому обращен его призыв? Может быть, перед нами еще одна бумага, свидетельствующая только о добрых намерениях автора? Нет, Исаев не намерен бросать слов на ветер. Отчет размножен так, чтобы его смогли прочитать и в Назирате здравоохранения, и в военном ведомстве республики. Врач, которого еще недавно было легче разыскать среди болот, чем на главной улице города, теперь зачастил в Арк. Он то оперирует цифрами, обращаясь, к здравому смыслу руководителей республики, то произносит пылкие речи, призванные затронуть чувства “посвященных”.

“Малярия - разоритель государства, - говорит он. - В одной только соседней Туркестанской республике, которая по количеству населения равна Бухарской республике, - потери рабочего времени из-за малярии составили в прошлом году больше шести миллионов рабочих дней. Если даже считать, что рабочий день оплачивается по самой низкой расценке, полтора рубля в сутки, то и тогда общая сумма убытков в республике достигла гигантской цифры в десять миллионов рублей! А кто исчислит сумму человеческих страданий! В особенно неблагоприятные годы в Бухарском оазисе погибает тридцать три ребенка из ста родившихся. Можно ли не думать о слезах матерей, о сотнях нерасцветших жизней, пресеченных в самом начале? Но даже тогда, когда малярия не отнимает у ребенка жизнь, она жестоко уродует детский организм: дети-малярики, как правило, худы, слабы, скверно развиваются и плохо учатся в школе. Это горе родителей, горе всего народа...”

Беседуя с горожанами и обитателями окрестных кишлаков, Исаев заметил, что бухарцы на редкость нежные родители. Стоит только упомянуть при них о детской смертности, как самые суровые мужи смягчаются и уже готовы сделать шаг навстречу требованиям медицины. Отлично! Леонид Михайлович решил не терять времени.

В один прекрасный вечер в постпредстве РСФСР в Старой Бухаре оказывается полно гостей. В залитом электричеством приемном зале собрались почти все назиры, представители командования Бухарской армии, работники ЦК партии. Гости расселись, не очень ясно представляя, какую беседу им предстоит выслушать. Внимание публики притягивал занавес, отгораживающий дальний конец зала. Там шла какая-то возня, слышалось шушуканье, шлепанье босых ног. Наконец все смолкло. Перед занавесом возник доктор Исаев. Он приложил к губам футбольный свисток и... Вот как описывает писатель Зуев-Ордынец, что произошло в тот вечер:

“Раздался бравурный марш, исполняемый на пианино, занавес раздвинулся, и из-за него в одних трусиках вышло сорок мальчиков, разделенных на десятки по национальностям - узбеки, таджики, бухарские евреи, русские. Собравшиеся рассмеялись, но смех быстро смолк. Все поняли: доктор Исаев вовсе но намерен смешить гостей. Это был жуткий парад детей-маляриков: рахитичные тонкие ноги, изможденные лица, раздувшиеся от распухшей селезенки животики и страдальческие глаза. Пианино смолкло, и в свинцовой тишине перед сидящими в зале мужчинами продефилировал интернациональный парад маляриков” *.

* Зуев-Ордынец М.Е. Очерк «Киздырма». Журнал «Вокруг света», № 18, 1930 г.

Потом дети расселись по скамейкам, а Исаев, одарив “артистов” леденцами, произнес страстную речь о причинах и следствиях малярии. Его слушали буквально затаив дыхание. Показав жертвы болезни, он обратился к виновникам. Оказывается, главным распространителем малярии являются дехканин и строитель. Первый, по своей темноте и жадности, желая захватить побольше воды для полива, устраивает болото на своих полях. Второй роет ямы, чтобы добыть глину для производства кирпича, и тоже образует лужи, где в течение 15 - 20 дней комары выводят свое потомство. Естественно, что кровососы обрушивают удары своих полчищ первым делом против тех, кто обеспечил им удобное место выплода. И это воистину полчища! Достаточно одному комару обрести благополучие, и он оставляет после себя 1500 миллионов потомков, по тысяче штук на каждого жителя Бухарского оазиса!

Но что там ямы кирпичников! Оказывается, даже общая любимица - городская стена, которую бухарцы запросто зовут “кемпирек”, - даже она, “старушка”, причастна к размножению этих тварей. Доктор Исаев утверждает, что эта гордость Бухары - не что иное, как стена мертвых. Ров, который образовался при ее возведении, превратился ныне в болото и отнимает жизнь у тысяч и тысяч людей.

Речь Исаева, как рассказывают, произвела на присутствующих столь сильное впечатление, что комендант города, не выходя из постпредства, составил приказ, в котором строжайше предписывал жителям города убрать все валяющиеся на улицах и во дворах консервные банки, “ибо они если не сейчас, то в дождливое время могут стать местом вывода Анофелесов”. Не знаю, насколько достоверна история с банками, но в одном из самаркандских архивов я действительно обнаружил приказ по гарнизону Бухары, помеченный 27 февраля 1923 года. Явно под влиянием исаевской пропаганды начальник гарнизона Бегунов приказывал командирам и военкомам “озаботиться очисткой арыков... не допускать застоя воды в них и образования около помещений скопления воды, дабы не иметь очагов заразы” *. На полгода раньше такой приказ в Бухаре был бы попросту немыслим. Парад юных маляриков в постпредстве РСФСР достиг цели.

* Приказ по гарнизону гор. Бухары № 30, февраль 1923 г. Архив Института им. проф. Л.М. Исаева (подлинник).

Бухарское правительство обсуждало разные аспекты исаевского предложения. В восточном городе, затевая любое общественное деяние, приходится принимать в расчет и законы религии и многовековые традиции. Очевидно, споры в Арке затягивались допоздна, ибо доктор Исаев получил в конце концов специальный пропуск, где по-русски и по-таджикски арабской вязью значилось, что он имеет право “беспрепятственного входа и выхода из крепости Арк во всякое время дня и ночи”. В те смутные времена не так уж много иностранцев получало столь свободный допуск в правительственную резиденцию независимой Бухарской республики. Недавно еще мало кому ведомый медик сравнялся в этой привилегии с постпредом РСФСР и руководителями расквартированного в Бухаре XIII корпуса Красной Армии.

К весне исаевский план уже никто почти не оспаривал. В то, что летняя вспышка малярии повторит ужасы прошлого сезона, поверили и военные и гражданские власти. В приказе по Туркестанскому фронту, изданном в Ташкенте 22 марта 1923 года, о предстоящей эпидемии говорилось без обиняков:

“Тяжелый пример необычайного развития малярии в войсках фронта в 1922 году обязывает каждого военнослужащего без различия воинского звания и служебного положения приложить все силы к тому, чтобы в текущем году оградить войсковые части от напрасных потерь, памятуя, что каждый красноармеец, оставшийся в строю, повышает боеспособность части” *.

* Там же.

В приказе приводился список особенно неблагоприятных по малярии местностей. Бухара в этом перечне занимала не последнее место.

Так повелось издавна: эпидемии устремляются по стопам войн и революций. Наиболее прозорливым вождям приходилось принимать в расчет участие этой темной стихии в общественных судьбах. “Или вши победят социализм, или социализм победит вшей”  *, - говорил в 1919 году Ленин. В марте 1923 года, в разгар самых жарких боев с басмачами, правительство БНСР ** приняло план широкой операции против комаров. Впервые за тысячелетнюю историю Бухары новые хозяева города и оазиса объявили заботу о здоровье народа делом государственной важности.

* В. И. Ленин. Речь на VII Всероссийском съезде Советов.

** БНСР - Бухарская Народная Социалистическая Республика.

Постановление было принято по инициативе ленинского выученика председателя Всебухарского ЦИКа Файзуллы Ходжаева. В деталях разработать план операции поручили Совету труда республики.

На заседание этой важнейшей государственной организации (она, очевидно, соответствовала Совету труда и обороны РСФСР) Леонид Исаев явился уже не в качестве гостя: по рекомендации все того же Ходжаева его назначили полноправным членом Совета. Не подумайте, что, сделав столь блистательную государственную карьеру, врач переменил костюм или поведение. На заседаниях Совета труда он оставался таким же страстным спорщиком, как и прежде, и охотно пользовался своим новым положением, чтобы прочитать членам Совета курс маляриологии. Впрочем, он умел не только спорить. Апрель - май 1923 года были напряженным временем в подготовке к летней противокомариной атаке. Когда по старым бухарским газетам и архивным документам прослеживаешь события тех дней, поражаешься, насколько точно приезжий медик понял и оценил политическую ситуацию в республике. Исаев знал: финансы воюющей страны напряжены до крайности, но это не смущало его. У народовластия есть резервы, которые недоступны иным общественным формациям. “Здоровье народа - дело рук самого народа”.

Медик предложил придать борьбе с малярией общественный характер, оздоровить город руками самих граждан. Такие меры не всем пришлись по душе, но победил в конце концов Исаев: революционная эпоха, взывавшая к коллективизму масс. не могла не принять его идею. В первом же постановлении Совета труда говорится, что засыпать “вредные в санитарном отношении водоемы” следует “посредством субботников” *.

* Протокол № 41 заседания Совета труда Бухарской республики. Республиканский музей истории культуры и искусства Узбекской ССР. Фонды ИКП - 626/7.

Решение принято. Казалось бы, все в порядке. Но Леонид Михайлович не думает успокаиваться. До выплода комаров остаются считанные недели. За это время надо растолковать людям их общественную задачу. Исаев становится лектором. Он выступает перед медиками, администраторами, на политических митингах и просто перед базарной толпой. Ему не нужно ни трибуны, ни шпаргалки. Плакат с изображением комара Анофелеса и комариных личинок вешается на первый попавшийся гвоздь, а то и просто на сук ближайшего дерева, и на фоне этих немудреных декораций ученый разыгрывает целую мистерию. Вот человек, осажденный тучей жалящих его комаров, вот он же спустя две недели сотрясается в пароксизме лихорадки. Взирающим на это зрелище таджикам и узбекам вовсе не нужен переводчик, лектор говорит с ними на языке общепонятных образов и чувств. Зрители разойдутся по своим махалля (кварталам), и завтра каждый расскажет соседу, что проклятая киздырма, оказывается, имеет отношение к комарам и болотам. А это как раз то, что необходимо Исаеву. В качестве реквизита для лекций-спектаклей Леонид Михайлович припасает лопату или кетмень. Маршируя с лопатой на плече в сторону ближайшего болота, докладчик доводит свою идею до высшей степени ясности. “Засыпь болото, и будет тебе благо”.

Пусть не покажется вам, дорогой мой современник, наивной вся эта театрализованная пропаганда начала двадцатых годов. Не надо забывать: события, о которых здесь рассказывается, происходили до эпохи радио и телевидения, в пору, когда в Старой Бухаре читатели газет насчитывались единицами. Наконец, все это происходило в той самой Старой Бухаре, которая до самого начала двадцатого столетия донесла в неприкосновенности быт и характер средневекового феодального города. Тут, в Старой Бухаре, в день памяти мусульманского святого Хуссейна верующие шииты избивали себя железными цепями; тут человек одной национальности мог запросто избить своего согражданина другой национальности только за то, что “неверный” зацепил его на улице полой своего халата. Женщины и девушки Старой Бухары еще не расстались с чачваном и чадрой, так что врач на приеме не видел лица своей пациентки.

Бухара. Уличка в старом городе. Фото Исаева.

Законы Советской Республики, уравняв граждан в правах, не допускали больше насилия и религиозных дикостей, но два года срок слишком короткий, чтобы изменить что-нибудь во многовековых традициях. В квартале Шикастабандон по-прежнему творили свое дело не имевшие медицинского образования костоправы, а улица Кучайи шуллюкчихо оставалась улицей наследственных пиявочников. Много было в городе и лекарей - табибов, которые веками передавали свои сомнительные знания от отца к сыну. Врачу-иноземцу, иступившему в этот строго регламентированный шариатом мир, было почти невозможно добиться доверия и расположения народа, идя лишь официальным путем. Но лектор-актер в порыжелых обмотках быстро нашел путь к сердцу бухарцев. Одержимые у всех народов пользуются уважением и авторитетом. Исаев был одержимым. Он по-прежнему ограничивал свой рацион лепешкой и чаем, частенько забывал побриться и не желал говорить почти ни о чем другом, кроме своих комаров и болот. В нем было что-то от дервишей - религиозных фанатиков, которых от века чтит Восток. И хотя этот странный дервиш проповедовал вовсе не покорность аллаху, а, наоборот, страстное нежелание терпеть посланное аллахом наказание, на улицах Старой Бухары у него быстро появились поборники и друзья.

Весной 1923 года дипломатическому представителю Бухарской республики в РСФСР было дано распоряжение предложить Московскому тропическому институту немалую по тем временам сумму в 10 тысяч пятьсот золотых рублей, с тем чтобы институт организовал в Бухаре научную экспедицию для изучения паразитарных болезней. Идея эта принадлежала Исаеву, но осуществил ее Файзулла Ходжаев. И он же через Фонштейна попросил, чтобы возглавлял экспедицию полюбившийся ему Леонид Михайлович.

Двадцатого апреля 1923 года в приказе № 1 по экспедиции доктор Исаев записал: “Сего числа я назначен начальником Бухарской научной экспедиции по изучению местных паразитарных заболеваний. Основание: мандат № 389” *.

* Приказы по экспедиции. Подлинник в архиве Института им. Исаева в Самарканде.

Вся экспедиция состояла из самого начальника и ветеринарного врача Моссино, только что зачисленного в штат. Ни помещения, ни оборудования... Экспедиция могла бы так и остаться мертворожденным дитятей высшей власти, если бы Председатель ЦИК не провел через Совет назиров еще одно постановление. Два научных сотрудника получили от правительства республики сто тысяч золотых рублей и были отправлены в Германию закупать лабораторную посуду, мебель, красители и медикаменты. Экспедиция в Бухаре обрела самое совершенное, даже по европейским масштабам, оборудование. Дубовые лабораторные столы, привезенные из-за границы почти полвека назад, до сих пор служат узбекским эпидемиологам и паразитологам.

...Начинался бухарский июнь 1923 года. Давно отцвел урюк, вывели птенцов аисты. Горячим сухим ветром потянуло из пустыни. Разувшись и засучив брюки, Исаев бродил по окрестным водоемам. В болотах, окружающих стены Старой Бухары, в Каганском Соленом озере он находил миллионы личинок Анофелеса. Опасность нарастала с каждым днем. Еще две недели, и в воздух поднимутся тучи малярийных комаров. А к середине июля в городе повторятся ужасы 1922 года. Если ничего не предпринять, республике грозит потеря минимум сорока тысяч жизней. Это ясно, как солнце на небе, но, увы, людская память так же коротка, как человеческая тень в полдень. Правда, начальник Московской экспедиции поделил Бухару на районы и каждый день рассылает маляр-разведчиков искать места выплода комаров и заливать их нефтью. Но много ли сделает небольшая кучка членов экспедиции? Чтобы остановить малярию даже в одном городе, нужны государственные меры. Между тем принятые в апреле постановления в июне все еще не выполнены.

“Что сделано для предотвращения эпидемии? - вопрошает Исаев 13 июня на страницах “Известий БухЦИКа”. И мрачно отвечает сам себе: - Сделано мало, почти ничего не сделано”. Свою заметку доктор Исаев назвал “Гром грянул” *.

* «Известия БухЦИКа», 13. VI. 1923 г., № 38

“Основной вопрос - осушка старобухарских болот и Каганского Соленого озера разрешен лишь на словах и на бумаге... Не менее важный вопрос - обезвреживание хинизацией гаметоносителей получил разрешение только в военном ведомстве. Огромное количество гражданских маляриков - тихий приют для гамет, следствие нэповской таксы на хинин и на медицинскую помощь”. Свою заметку Исаев закончил так же решительно, как и начал: “Гром грянул. Не креститесь, а действуйте!”

Ученый взволнован нависающей над городом опасностью. Он действует сам и требует немедленных действий от других. Свой талант агитатора он обращает к массам, зовет людей, не откладывая, немедля приниматься за борьбу с комаром. Его одержимость снова берет верх над косностью и равнодушием. Пятнадцатого июня происходит первый в истории Бухары городской субботник по борьбе с малярией. Корреспондент, скрывшийся за псевдонимом “Малярик”, так описал в “Известиях БухЦИКа” этот немаловажный общественный эпизод:

“Огромной тысячной толпой двинулись работники всякой квалификации, включая спецов в кавычках и без кавычек, всяких национальностей и положений - от нэповца до безработного - от здания исполкома к Соленому озеру. Многие с лопатами... На озере - ясные и определенные результаты работы женщин: масса извлеченной тины и камыша по берегам, засыпанные обочины болота. Молодцы женщины, славно работнули! А ведь их было приблизительно в три раза меньше, чем мужчин. Это обстоятельство известно всем и вызывает охоту поработать, доказать преимущество своего, мужского труда. С большой охотой и готовностью разбирают лопаты, с меньшей - серпы и маленькие походные лопаты. Расположились у краев болота, и работа закипела; кто засыпает обочины, кто накладывает землю на носилки, которые быстро возвращаются опорожненными и снопа уходят...” *

* Известия БухЦИКа”. 16. VI. 1923 г., № 39; статья “На первом городском малярийнике”.

Дух эпохи, острый классовый подход звучат в статьях и заметках тех дней.

“После целого ряда лекций доктора Исаева мы, малярики, как бы прозрели: стали лицом к лицу с заклятым нашим врагом - малярийным комаром... Небольшая беда, если заболевание малярией сбавит жиру с какого-то совбура *, беда в том, что, напившись зараженной крови его, комар ужалит труженика, и быстро свалит его болезнь”.

И снова в конце призывы, лозунги:

“Терпеть и ждать нельзя!.. Общими усилиями, общим дружным трудом преодолевались и не такие препятствия со времени Красного Октября! Ни минуты размышления! Все за дело!” **

* Совбур - “советский буржуй”, так в двадцатые годы называли нэпманов.

**  “Известия БухЦИКа”, “На первом городском малярийнике”.

Трудовой энтузиазм первых лет революции впрямь творил чудеса. Но в таком предприятии, как осушение болот, одного штурма мало, нужны постоянные и организованные усилия сотен людей. Через Совет труда Исаев добивается, что выход людей с лопатами за стены города становится постоянным. “Работы по осушке Старой Бухары сейчас в полном разгаре, - пишет он профессору Марциновскому в конце сентября. - Работает по трудовой повинности ежедневно до 600 человек” *

* Письмо 22. IX. 1923 г. (подлинник).

В том же письме он с явным удовлетворением докладывает руководителю Тропического института в Москве, что “в Старой Бухаре и Кагане малярия сошла на нет. Комаров нет, водоемы стерильны. Рядом в Богаутдине - всего в восьми верстах - повальная заболеваемость, личинки и комары царят”.

Итак, победа одержана. Не по всей республике, для этого у врача пока нет возможностей, но зато в столице, где она особенно заметна и результативна. А главное, доказан новый принцип. В науке, как и в политике, это самое важное.

Что же Исаев? Почивает на лаврах? Берет после года напряженной работы положенный отпуск? Письма Леонида Михайловича своему научному начальству в Москву меньше всего говорят нам о желании командированного в Среднюю Азию ассистента отдыхать. Похоже на то, что Исаев вообще не придает большого значения добытому успеху. У него уже новые планы: “Сейчас, покончив с эпидемическим характером работы по малярии, перехожу к культуральным вопросам и собачьему лейшманиозу (пендинке. - М.П.). С риштой после покончим, набрал 92 случая”. Малярия тоже не забыта. С августа он ведет курсы малярийных разведчиков для Красной Армии. “Скоро выпущу 12 человек... Они умеют делать глазомерную съемку, искать и определять личинок и комаров”. Но и этого ему мало. “С начала октября открываю курсы по малярии для военных врачей Туркестанского фронта".

Прошло меньше года с тех пор, как военврача, осмелившегося заговорить об осушении болот, посадили под арест. Каким далеким кажется теперь это время! Полтора десятка медиков специально выведены из района боев, чтобы изучать с Исаевым тактику одоления этих самых болот. “Курсы для врачей в Бухаре мне дают чрезвычайно много в смысле осуществления “исследовательского метода” в преподавании... - сообщает Исаев Марциновскому. - Все постигается самими: ставлю задачи, которые курсанты решают практически...”. Кстати сказать, этот гражданский доктор, в своем сметном пробковом шлеме, завел на курсах такой железный режим, что военврачи только вздыхают и с завистью вспоминают недавние фронтовые будни: “Работа идет с девяти до двух и с четырех до девяти. Зажал курсантов в жесткие перчатки учебы. Дело идет”.

“Для меня стало ясно, что необходимо закрепить работы экспедиции созданием здесь [в Старой Бухаре] стационарного научного учреждения вроде Тропического института - филиал Московского Тропина, - пишет он Марциновскому в начале ноября 1923 года. - Я уже провожу этот план в жизнь... Думаю, что к моему отъезду в Москву здесь будет создан Тропический институт.

Что касается меня, то я буду считать свою задачу по Бухаре выполненной, проведя здесь сезон будущего года и передав институт в надежные руки... а затем снова пошлете меня создавать ячейки нашего института в других местах... Мы должны создать свою школу, со своими методиками и подходами”  *.

* Письмо проф. Марциновскому 5. XI. 1923 г. (подлинник).

Желание создать в Бухаре Тропический институт полностью завладело Леонидом Михайловичем. Эту манеру безраздельно отдаваться каждой новой идее пронес он потом через всю жизнь. Но, кажется, никогда еще новая страсть не доходила в нем до такого накала, как осенью 1923 года. Исаев буквально бредил институтом. Писал о нем близким и знакомым, искал союзников в Арке и постпредстве РСФСР. Идея, которую он в бесчисленных вариантах преподносил назирам и их заместителям, представлялась ему предельно простой и убедительной. Научное оборудование покупать не придется: того, что привезено из Германии, вполне достаточно для целого института; штат набирать тоже не надо: ныне действующая Экспедиция по изучению паразитарных заболеваний может на первых порах стать штатом института; помещение, принадлежащее экспедиции, опять-таки может быть передано институту. Таким образом, дело за малым, нужны только деньги и официальное признание нового научного центра. Финансы, по мнению Исаева, тоже не проблема: ведь содержит же Бухарское правительство Московскую экспедицию. Эти деньги после роспуска экспедиции пойдут на институт...

Все вроде бы просто, но вырвать официальное благословение на этот раз почему-то не удается. Назиры отмалчиваются, назиры чем-то смущены. Да, конечно, поддерживать Московскую экспедицию им куда проще: русские ученые люди временные - поработают и уедут. А тут надо принять беспрецедентное решение - в городе, где все взрослые мужчины пять раз в день становятся на молитву, в стране, где более тысячи лет Коран считается вместилищем всех истин, они должны утвердить существование первого за историю Бухары государственного научно-исследовательского института. Может быть, лучше отложить пока этот вопрос? Все-таки в мире еще очень неспокойно, за стенами города идет война... Нет, никто не говорит об отказе, но куда торопиться?..

Исаев кипит. Исаев вступает в спор. Его докладная записка Бухарскому правительству одновременно и поэма и страстная проповедь. По всем правилам ораторского искусства он начинает с вопроса: “Нуждается ли республика в Тропическом институте?” Вопрос чисто риторический. Не давая читателю ни секунды передышки, опрокидывая любое возражение, автор вбивает в голову противника веру в свою правоту.

“Кто не знает, что малярия - злейший враг дехканина? Кто не знает, что она вырывает кетмень из его рук, обрекая семью на голод, что она загоняет его в кибитку во время сбора урожая, который становится добычей птиц и ветра?

Кто не знает, что малярия лишает радости, детства и сил подрастающее поколение - резервы страны?

Бухарская научная экспедиция установила действительные размеры малярийного заболевания в различных местах республики, выяснила причины малярийности и доказала возможность противомалярийной борьбы.

... Кто будет продолжать изучение малярии в БНСР и руководить противомалярийной борьбой?

Кто займется изучением других местных паразитарных заболеваний - ришты, кожного лейшманиоза?

Кто сумеет при настоящих условиях целесообразно использовать богатейшее лабораторное имущество, приобретенное в Германии?

Такого учреждения в БНСР нет, таким учреждением должен стать Тропический институт, такое учреждение республика должна и может создать” *.

* Докладная записка об организации Бухарского тропического института. Копия. Архив Института им. проф. Л.М, Исаева (Самарканд).

Боюсь, что жанр докладных записок не знает второго подобного произведения. То был выстрел, направленный точно в цель, удар, нанесенный наверняка. Исаев завершил свое послание 24 ноября. Ровно месяц спустя, 24 декабря 1923 года, президиум Совета народных назиров, очевидно сраженный исаевским красноречием (а может быть, дело было и по-другому, кто знает), постановил: “Организацию Тропического института признать желательным. Сметы и планы организации утвердить”.

Исаев упоен успехом. Исаев торжествует. На шестой день после правительственного решения институт уже открыт. И в тот же день телеграмма в Москву:

“31 декабря 1923 года. Москва 8. Тропин Марциновскому. В день своего рождения младший брат Бухарский Тропин шлет привет московскому старшему брату”.

Так-то. Учителю не придется жалеть, что он послал в Среднюю Азию именно его, Исаева... Об открытии в Бухаре научно-исследовательского института имени Файзуллы Ходжаева сообщила 3 января 1924 года “Правда”, затем “Известия”.

Но Исаева не удовлетворило и это. Телеграммы летят во все концы света: Тунис, Тропический институт, прославленному борцу с инфекциями Шарлю Николю; в Париж, Институт Пастера; в знаменитый Гамбургский институт корабельных и тропических болезней. Слушайте все! На краю света, в азиатской глуши родилось научное учреждение, каких и всего-то на свете не наберется полдюжины. “Мы готовы обмениваться научными трудами, зоологическим и бактериологическим материалом, консультацией...” Тщеславие? Не думаю. Скорее та искренняя гордость, которая охватывала советских людей на заре революции всякий раз, когда они прокладывали новую железную дорогу или открывали новый институт. Это было подтверждением реальности их бытия, реальности их идей. “Смотрите, завидуйте...”

Можно закончить на этом главу об удивительном человеке в пробковом шлеме.

Но в том же 1923 году в жизни Леонида Исаева произошло еще одно знаменательное событие...

Кто-то заметил, что наш характер - наша судьба. По складу характера Исаеву дано было стать героем гражданской войны. Правда, он не носил военного мундира и не участвовал в боях. Но в ту эпоху характер бойца означал больше, чем френч и маузер на портупее. Двадцать девятого июля 1923 года, когда стало ясно, что малярийная атака на Бухару захлебнулась, Леонида Михайловича пригласили в Арк. Заседал президиум Всебух-ЦИКа. Врача попросили рассказать, как идет работа, что Московская экспедиция намерена предпринять в масштабах всей республики. Он произнес часовой экспромт, как всегда не заглядывая в конспекты. Назиры благосклонно молчали. Маленький председатель во френче, с четырьмя ромбами, сурово наклонял свою красивую голову в знак внимания. Да, Файзулла не ошибся в этом иноземце. В протоколе номер 88 секретарь президиума занес следующие слова, продиктованные Ходжаевым:

“Заслушав доклад доктора Исаева... ВсебухЦИК постановил: признать работу доктора Исаева и его научной экспедиции плодотворной. Высоко ценя заслуги доктора 'Исаева в деле здравоохранения бухарского народа, выразить ему от имени народного правительства благодарность, наградив орденом Красной Звезды 2-й степени...” *

* Выписка из протокола заседания президиума ВсобухЦИКа от 29 июли 1923 г., № 88, § 1. Архив Института им. проф. Л.М. Исаева (Самарканд).

Это была очень высокая награда. Хоть и представитель братской страны, Исаев оставался для Бухары все-таки иностранцем. Но важное другое. Бухарская Красная Звезда - боевой орден, и по статуту своему вручалась только за героизм, проявленный в битве с врагами республики. Может быть, вручив Звезду гражданскому лицу, президиум нарушил статут ордена? Нет, Файзулла Ходжаев готовил доктору Исаеву подарок иного рода. Приказ о награждении, подписанный первого августа, не оставляет никакого сомнения: орден вручен за боевые заслуги.

“Всебухарский Центральный Исполнительный Комитет съезда народных представителей в ознаменование исполнения гражданином доктором Л.М. Исаевым своего долга перед республикой (в бою против ее врагов), принесшим своими научными знаниями, опытом и энергией великую помощь бухарскому народу в деле сохранения народного здравия на поприще борьбы с малярией, вручает ему знак ордена Красная Звезда 2-й степени - символ освобождения угнетенных народов Востока”.

И подпись: “Председатель ВсебухЦИКа Ходжаев”  *.

* Архив Самаркандской области, Узбекской ССР, фонд № 1642. Личное дело Исаева Л. М.

Пятьдесят лет спустя, когда уже не было в живых ни молчаливого Файзуллы, ни Леонида Михайловича, я видел этот большой тяжелый орден на стенде Республиканского музея в Самарканде. Она совсем не красная, эта Звезда. Только в центре, на большом, покрытом синей эмалью круге, едва заметно поблескивают звездочка и полумесяц. По поднебесной синеве вьется серебряная арабская надпись и стоит дата основания ордена - 1922 год. Глядя на эту реликвию прошедшей эпохи, я думал, что по чистой случайности на серебре запечатлена дата приезда Леонида Михайловича в Бухару, начало подлинно научной борьбы с болезнями в Средней Азии и заодно начало второй, наиболее плодотворной половины жизни моего героя.